ГЕРОИНИ РОМАНОВ Л. Н. ТОЛСТОГО И «ОДУРЯЮЩЕЕ СВОЙСТВО» СВЕТСКОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»
Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Андреева Валерия Геннадьевна
В статье анализируются женские образы в романах Л. Н. Толстого: от «Семейного счастия» к «Воскресению». По аналогии с автобиографическим героем в творчестве писателя выявляется изменяющийся образ героини, рассматриваются эпические мерки, выбранные Толстым еще в середине 1850-х гг. и использующиеся им для оценки женщины: красота, ум, способность к уединению, отношение к труду, религиозность. Отмечается, что идеал женщины Толстого был во многом сформирован в письмах к Валерии Арсеньевой во время обдумывания писателем собственного пути. Маша в «Семейном счастии» начинает череду героинь Толстого, которые отражают толстовское представление о лучших качествах женщины. Одним из важнейших составляющих ее правильной жизни Толстой считает равнодушие, даже презрение к свету и светским удовольствиям. Автор статьи рассматривает центральные женские образы в романе-эпопее «Война и мир», романах «Анна Каренина», «Воскресение» в их отношении к светскому обществу. На основе аналитического изучения черновиков произведений и сопоставления их с окончательными текстами показана работа писателя над обликом и внутренним миром героинь, складывание их из часто противоречивых, контрастных описаний, исключение лишних подробностей и деталей, бывших в черновых материалах, а также эпизодов, имевших однозначные оценочные характеристики.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Похожие темы научных работ по языкознанию и литературоведению , автор научной работы — Андреева Валерия Геннадьевна
«Идея сада» в творчестве Л. Толстого: от «Казаков» к «Воскресению» ОСОБЕННОСТИ ВОПЛОЩЕНИЯ СЕМЕЙНОЙ ТЕМЫ В РОМАНЕ Л. Н. ТОЛСТОГО «ВОСКРЕСЕНИЕ» Система символических образов в романах Л. Н. Толстого Совершенствующаяся героиня в творчестве Джордж Элиот и Л. Н. Толстого Образ дома и «Мысль семейная» в поэтике Л. Н. Толстого i Не можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы. i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
HEROINES OF LEO TOLSTOY’S NOVELS AND THE “STUPEFYING CHARACTER” OF SECULAR EXISTENCE
The article analyzes female characters in Leo Tolstoy’s novels: from “Family Happiness” to “Resurrection.” By analogy with the autobiographical hero, the changing character of a heroine is revealed in the writer’s works, while considering peculiar epic measures chosen by Tolstoy in the mid-1850s, which he used to evaluate a woman: beauty, intelligence, ability for solitude, attitude to work, religiosity. It is noted that the ideal of Tolstoy’s woman was largely formed in letters to Valeria Arsenyeva while the writer was pondering his own path. Masha in “Family Happiness” begins a series of Tolstoy’s heroines, who reflect Tolstoy’s idea of the best qualities of a woman. Tolstoy considers indifference, even contempt for society and worldly pleasures one of the most important components of a woman’s correct life. The author of the article examines central female images of the epic novel “War and Peace,” novels “Anna Karenina,” “Resurrection” in their relation to secular society. In the course of analyzing drafts and comparing them with final texts, the author demonstrates the writer’s work on the appearance and inner world of heroines by constructing them from often contradictory, contrasting descriptions, excluding unnecessary details from draft materials as well as episodes that had unambiguous and evaluative specifications.
Текст научной работы на тему «ГЕРОИНИ РОМАНОВ Л. Н. ТОЛСТОГО И «ОДУРЯЮЩЕЕ СВОЙСТВО» СВЕТСКОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ»
https://doi.org/10.22455/2686-7494-2021-3-1-160-209 Научная статья УДК 821.161.1.0
© 2021. В. Г. Андреева
Институт мировой литературы им. А. М. Горького Российской академии наук г. Москва, Россия
Героини романов Л. Н. Толстого и «одуряющее свойство» светского существования
Аннотация: В статье анализируются женские образы в романах Л. Н. Толстого: от «Семейного счастия» к «Воскресению». По аналогии с автобиографическим героем в творчестве писателя выявляется изменяющийся образ героини, рассматриваются эпические мерки, выбранные Толстым еще в середине 1850-х гг. и использующиеся им для оценки женщины: красота, ум, способность к уединению, отношение к труду, религиозность. Отмечается, что идеал женщины Толстого был во многом сформирован в письмах к Валерии Арсеньевой во время обдумывания писателем собственного пути. Маша в «Семейном счастии» начинает череду героинь Толстого, которые отражают толстовское представление о лучших качествах женщины. Одним из важнейших составляющих ее правильной жизни Толстой считает равнодушие, даже презрение к свету и светским удовольствиям. Автор статьи рассматривает центральные женские образы в романе-эпопее «Война и мир», романах «Анна Каренина», «Воскресение» в их отношении к светскому обществу. На основе аналитического изучения черновиков произведений и сопоставления их с окончательными текстами показана работа писателя над обликом и внутренним миром героинь, складывание их из часто противоречивых, контрастных описаний, исключение лишних подробностей и деталей, бывших в черновых материалах, а также эпизодов, имевших однозначные оценочные характеристики.
Ключевые слова: Л. Толстой, роман, эпические свойства, женские образы, женский вопрос, светское общество, семейная тема, автобиографические герои, динамика образов персонажей, творческая история.
Информация об авторе: Валерия Геннадьевна Андреева, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник, Институт мировой литературы им. А. М. Горького Российской академии наук, ул. Поварская, д. 25а, 121069 г. Москва, Россия. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0002-4558-3153
Дата поступления статьи в редакцию: 14.11.2020
Дата одобрения статьи рецензентами: 11.02.2021
Дата публикации статьи: 22.03.2021
Для цитирования: Андреева В. Г. Героини романов Л. Н. Толстого и «одуряющее свойство» светского существования // Два века русской классики. 2021. Т. 3, № 1. С. 160-209. https://doi.org/10.22455/2686-7494-2021-3-1-160-209
Dva veka russkoi klassiki, vol. 3, no. 1, 2021, pp. 160-209. ISSN 2686-7494 Two centuries of the Russian classics, vol. 3, no. 1, 2021, pp. 160-209. ISSN 2686-7494
© 2021. Valeria G. Andreeva
A. M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences Moscow, Russia
Heroines of Leo Tolstoy’s Novels and the Stupefying Character” of Secular Existence
Abstract: The article analyzes female characters in Leo Tolstoy’s novels: from “Family Happiness” to “Resurrection.” By analogy with the autobiographical hero, the changing character of a heroine is revealed in the writer’s works, while considering peculiar epic measures chosen by Tolstoy in the mid-1850s, which he used to evaluate a woman: beauty, intelligence, ability for solitude, attitude to work, religiosity. It is noted that the ideal of Tolstoy’s woman was largely formed in letters to Valeria Arsenyeva while the writer was pondering his own path. Masha in “Family Happiness” begins a series of Tolstoy’s heroines, who reflect Tolstoy’s idea of the best qualities of a woman. Tolstoy considers indifference, even contempt for society and worldly pleasures one of the most important components of a woman’s correct life. The author of the article examines central female images of the epic novel “War and Peace,” novels “Anna Karenina,” “Resurrection” in their relation to secular society. In the course of analyzing drafts and comparing them with final texts, the author demonstrates the writer’s work on the appearance and inner world of heroines by constructing them from often contradictory, contrasting descriptions, excluding unnecessary details from draft materials as well as episodes that had unambiguous and evaluative specifications.
Keywords: Leo Tolstoy, novel, epic qualities, female images, women’s issue, secular society, family theme, autobiographical characters, dynamics of character images, creative history.
Information about the author: Valeria G. Andreeva, DSc in Philology, Leading Research Fellow, A. M. Gorky institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Povarskaya 25a, 121069 Moscow, Russia. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0002-4558-3153 E-mail: lanfra87@mail.ru Received: November 14, 2020 Approved after reviewing: February 11, 2021 Published: March 22, 2020
For citation: Andreeva, V. G. “Heroines of Leo Tolstoy’s Novels and the ‘Stupefying Character’ of Secular Existence.” Dva veka russkoi klassiki, vol. 3, no. 1, 2021, pp. 160-209. (In Russ.) https://doi.org/10.22455/2686-7494-2021-3-1-160-209
This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0)
Образ автобиографического героя в творчестве Л. Н. Толстого рассмотрен в гораздо большей степени, нежели образ героини. Женские характеры в романах писателя слишком многообразны, чтобы можно было говорить о них в общем, более того, все героини Толстого неповторимы. Но попытаемся проследить своеобразную динамику женского образа от ранних произведений к более поздним, уяснить основные позиции, с которых оценивается женщина в романах писателя и отметить роль светского общества в ее жизни.
Проблема судьбы женщины напрямую связана у Толстого с мыслью семейной. Роман «Анна Каренина» начинается с рассуждения о счастливых и несчастливых семьях, семейные гнезда, видим мы в «Войне и мире». В романе «Воскресение», несмотря на широту повествования и выход Нехлюдова и Масловой к народному миру, герой и героиня мыслят категориями личной, семейной жизни, которые уже далее вливаются в общую. «Я жить хочу, хочу семью, детей, хочу человеческой жизни», — думает Нехлюдов, видя Катюшу в арестантской кофте и платке и вспоминая предшествующий вечер у сибирского генерала, где он познакомился с семьей его дочери [Толстой 32: 431]. И Катюша, любящая Нехлюдова, но освобождающая его, объединяет себя в финале с Симонсоном: «Что мне обдумывать? Где Владимир Иванович будет, туда и я с ним» [Толстой 32: 432], «Нам, — она сказала: “Нам” — и взглянула на Нехлюдова, — ничего не нужно» [Толстой 32: 433]. Проблеме взаимоотношений супругов, их заблуждений посвящено «Семейное счастие».
Семейная тема в русской литературе второй половины XIX в., особенно в творчестве классиков, становится одной из основ прогресса, движения России, мысли семейная и народная оказываются тесно связанными. Закономерно возникает вопрос о роли женщины в общественной жизни страны — «женский вопрос», который для Толстого в произведениях, написанных еще в XIX в., решался не в форме актив-
ной и самостоятельной деятельности женщины, а в ее способности поддерживать мужчину и содействовать реализации его планов. Позиция Толстого по отношению к женщине носила на себе отголоски общей полемики русских романистов, при этом в определенной мере в творчестве писателя оказался воплощенным образец женщины и матери, веками хранимый русским народом.
Исследователи творчества Толстого справедливо отмечают, что в основу «Семейного счастия» писателем была положена история его взаимоотношений с Валерией Владимировной Арсеньевой. Чувства, размышления, сомнения отражены в письмах Толстого, пытавшегося воспитывать девушку, способствовать ее изменению согласно собственным взглядам на женщину. Для большей наглядности Толстой представил в письмах историю Храповицкого и Дембицкой, под которыми подразумевались он сам и Валерия. Образ героини романа «Семейное счастие», ее размышления и поступки, реакция героя на них в совокупности с положениями писем Толстого позволяют определить важнейшие мерки, которые использовались писателем при оценке женщины.
Ситуация, представленная Толстым в «Семейном счастии», довольно типична: писатель выходит на уровень общечеловеческих взаимоотношений, показывает универсальность героев, имеющих эпический характер, проживающих определенные стадии, характерные для развития отношений. Однако и Маша, и Сергей Михайлыч — все-таки особенные герои, что заметно по их ощущениям, восприятию ими друг друга на фоне окружающего светского мира.
Г. М. Ребель считает, что «Семейное счастие» однозначно нельзя называть романом, исключительно повестью. Исследовательница начинает рассуждение о произведении с отзывов самого Толстого, напоминая, что «Семейное счастие» было названо Толстым «постыдной мерзостью» [Ребель: 859]. Действительно, суждения Толстого были довольно резкими, история диалога писателя с В. П. Боткиным описана еще в комментариях к произведению в 5 томе Полного собрания сочинений [Мендельсон: 305-306]. Однако нужно учитывать, в каком контексте находится эта оценочная характеристика. 9 мая 1859 г. Толстой записывает в дневнике: «Неделю уже в деревне. — Хозяйство идет плохо и опостыло. Получил Семейное Счастие. — Это постыдная мерзость. Я ко всему оказываюсь отвратительно холоден. Аксинью вспо-
минаю только с отвращением. » [Толстой 48: 21]. Толстой переживал период депрессии, по всей видимости, вызванной в немалой степени одиночеством, нереализованными планами, связанными с устройством личной жизни. Конечно, нельзя исключать, что писатель был недоволен узостью своего произведения, но первостепенной в этом недовольстве была все-таки сердечная тяжесть Толстого. Создавая «Семейное счастие», он заново переживал роман с Валерией Арсеньевой, а ведь в письма к ней 1856 г. Толстой вложил немало нежности, дорогих мыслей и планов. Обратим внимание на фрагмент письма, которое в конце апреля — первые дни мая 1859 г. Толстой отправил гр. А. А. Толстой. Писатель сообщает о собственном разочаровании, а его просьба об ответных письмах (ведь около трех лет назад Толстой писал Валерии один раз в несколько дней) открывает недостаток сердечного общения: «Ах, милый друг, бабушка. Пишите мне почаще. Мне так гадко, грустно теперь в деревне. Такой холод и сухость в душе, что страшно. Жить не зачем. Вчера мне пришли эти мысли с такой силой, как я стал спрашивать себя хорошенько: кому я делаю добро? кого люблю? — Никого! И грусти даже, и слез над самим собой нет. И раскаянье холодное» [Толстой 60: 294].
Рассуждая о жанровой характеристике произведения Толстого, Г. М. Ребель предпринимает попытку доказательства того, что это не роман, а повесть: «Толстой создал камерный, замкнутый в самом себе мир, живущий по инерции, не ведающий социально-политических проблем, тем более потрясений. Патриархальные пристрастия Сергея Михайлы-ча соотнесены с его возрастом и приверженностью традиции, порывы Маши — с молодостью и неизрасходованной жизненной энергией заблуждения» [Ребель: 861]. Исследовательница считает, что «эпического потенциала» в сюжете произведения нет: «Решение такой художественной задачи впору только роману, написанному на основе не ригористических умозрительных проектов, а реального жизненного опыта. Сергей Михайлыч — черновой набросок Левина, но до масштаба и личностной сложности Левина, до мировоззренческой нагрузки образа Левина герою “Семейного счастия” очень далеко. Это пока именно набросок, эскиз, этюд, а произведение в целом — повесть, а не роман» [Ребель: 861].
«Ригористические проекты» во многом были обусловлены четкой схемой семейной жизни Толстого, общий план которой у него существовал (именно им он делился с Валерией Арсеньевой). Учитывая
своеобразную камерность «Семейного счастия», нельзя согласиться с Г. М. Ребель в том, что произведение лишено «эпического потенциала». Как раз наоборот: Толстой намечает здесь важнейшие эпические мерки для своих героев, которые далее будут использованы им в романах. В «Семейном счастии» писатель поднимает одно из ключевых противопоставлений, характерное в дальнейшем для его эпических романов: речь идет об антитезе естественной, трудовой жизни, в которой силы человека направлены на работу над собой и преображение окружающего мира, и искусственного светского существования, основой которого являются эгоизм и постоянный обман. Указанные два полюса во многом составляют центр всех романов Толстого.
Вспомним первую трилогию писателя, ставшую поистине новаторской с точки зрения изображения характера главного героя с двух позиций: взрослого человека, уже прошедшего путь становления, и ребенка, подростка и юноши Николеньки Иртеньева, остро и чутко переживающего каждый новый момент жизни. Как справедливо подчеркнула Н. И. Городилова, эпическая картина мира в трилогии «определяется своеобразием художественного мышления Толстого, ориентированного на разрешение “вечных вопросов” и проникнутого морально-нравственным духом» [Городилова: 11]. «Детство», «Отрочество», «Юность» выглядят как семейная хроника, но нельзя не учитывать ту временную дистанцию, приближающую трилогию к эпическому роману, которая существует между взрослым героем, оглядывающимся назад, и им же, но в детстве. Несмотря на тот факт, что Толстой воссоздает в душе Николеньки детское восприятие мира, что Иртеньев сохраняет в себе определенную детскость, в художественном мире всех частей трилогии ощущается необратимость времени.
Двойную точку зрения на все произошедшее видим мы и в «Семейном счастии». В истории Маши Толстой использует свои же уникальные находки, получившие реализацию в «Детстве», «Отрочестве», «Юности». И название романа, и внешне счастливый итог (герои остаются вместе) позволяют говорить о благополучном финале показанного в произведении отрезка жизни. Подобно тому, как Николенька Иртеньев хранит в своей душе детские впечатления и чувства, становящиеся залогом его возрождения, так и Маша в «Семейном счастии» бережет в своей душе лучшее из юности. При этом Толстой показывает, что те ошибки и заблуждения, которые сбивают с пути конкретно-
го человека, в дальнейшем могущего все исправить, гораздо опаснее в семейной жизни. В письме к Валерии Арсеньевой от 19 ноября 1856 г. Толстой описывает процесс быстрого разрушения семейного счастья и его причины, которые (все, до одной) читатель может найти в истории жизни Маши и Сергея Михайлыча, убедившись, что счастье это все-таки относительно: «Потому что малейший faux pas1 разрушает всё, и уж не поймаешь потерянное счастье. А faux pas этих много: и кокетство, вследствие его недоверие, ревность, злоба, и ревность без причины, и фютильность2, уничтожающая любовь и доверие, и скрытность, вселяющая подозрение, и праздность, от которой надоедают друг другу, и вспыльчивость, от которой говорят друг другу вещи, порождающие вечных мальчиков, и неаккуратность и непоследовательность в планах, и главное — нерасчетливость, тароватость, от которой путаются дела, расположение духа портится, планы разрушаются, спокойствие пропадает, и рождается отвращение друг к другу — и прощай!» [Толстой 60: 118-119].
Исследователями уже не раз поднимался вопрос о творческом освоении Толстым находок английских писателей XVIII-XIX вв., об изучении ими женской прозы. А. Ю. Саркисова проводит параллель между «Семейным счастием» и романом «Простая история» (1791) английской писательницы Елизаветы Инчбальд, показывая, что Толстым были качественно переработаны все возможные ходы и ситуации, реализованные в романе Инчбальд. В «Семейном счастии» уже достаточно ярко проявились два мотива, характерные для всего творчества Толстого: мотив предпочтения пути, четкого следования выбранной линии движения и мотив разрыва со светской жизнью. Несколько скептическое отношение Толстого к женской судьбе в английском романе сохранится и далее. Э. Г. Бабаев, вспоминая о чтении Анной Карениной английского романа, говорит даже о пародии Толстого. Конечно, это не была прямая пародия: Э. Троллоп стал в некоторой степени учителем Толстого в работе с женскими образами [Андреева 2020: 65-66], однако Э. Г. Бабаев прав относительно собственной толстовской концепции: героиням Толстого не хватало романного внешнего счастья [Андреева 2020: 67, Бабаев: 133].
1 Ложный шаг (франц.)
2 Ничтожество, пустота (от франц. futilité).
Толстой не просто усложняет психологические характеристики образов, в «Семейном счастии» он представляет ряд парных оппозиций, описывает сложность выбора героини и героя. Их миссия ни много ни мало заключается в устроении правильной жизни — высокого национального образца семейного бытия, подравненного под мысли и мечты самого писателя (то, что эти мечты Толстому не удалось реализовать с Валерией Арсеньевой и справились ли с этой реализацией Маша и Сергей Михайлыч — это уже другой вопрос, но эпического масштаба произведения это не умаляет).
В юности Маша предстает как особенная героиня, отличающаяся от других женщин. Это почти толстовский идеал, но именно высота образа позволяет преодолеть его особенность и инаковость по отношению к миру: на идеал равняются многие, без идеала и цели невозможно движение вперед. Толстой сохраняет эту особенность героев и в финале. В итоговом тексте романа пределы личной уникальной истории преодолеваются описанием новой, во многом универсальной фазы отношений: «Новое чувство любви к детям и к отцу моих детей положило начало другой, но уже совершенно иначе счастливой жизни» [Толстой 5: 143]. Обратим внимание, что в черновиках к произведению была сцена, должная подчеркнуть отличие Маши от всех других женщин, не случайно она повторяет дважды один вопрос: «Неужели я хуже всех других женщин?» [Толстой 5: 182]. «Я ждала и перерожденья, и счастия от материнской любви. Мне казалось, что новое чувство без всякого подготовленья с моей стороны, против моей воли, схватит меня и увлечет за собой в другой счастливый мир. Но Бог знает, отчего это случилось? От того ли, что я хуже других женщин, от того ли, что я находилась в других условиях. » [Толстой 5: 182]. Отказ писателя от указанного эпизода объяснялся, конечно, неправдоподобием описания, которое уничижало героиню, показывая отсутствие чувств к ребенку и материнского инстинкта. При этом главной задачей Толстого была иллюстрация разрушительного воздействия света на женщину и ее социальные роли. Утверждение Машей своей испорченности является своего рода сознанием собственного греха — увлечения роскошью, игнорированием любимых людей.
Николенька Иртеньев открывает галерею толстовских изменяющихся героев, наделяемых автобиографическими чертами: «В его судьбе уже предчувствуется постепенное преодоление влияния среды, от-
крытие мира, который не укладывается в рамки сословной философии. Наследуя привычный путь людей своего круга, Николенька не живет сословными интересами полным сердцем, а словно придумывает свою жизнь, соответствующую определенным ожиданиям» [Городилова: 10]. А Маша в «Семейном счастии» начинает череду героинь Толстого, которые, также имея определенные прототипы, отражают толстовское представление о женщине.
Отметим важнейшие критерии оценки разных женщин в романах Толстого, которые мало изменяются в художественных мирах писателя с «Семейного счастия» до «Воскресения». Не важнейшим, но значимым параметром, о котором рассуждает Толстой, является женская красота. Внешняя, эстетическая красота женщины, привлекательность, как показывает писатель, важна именно для мужчины и во многом определяет его первое впечатление, которое далее уже или дополняется, или не дополняется содержанием. «Я уже люблю в Вас Вашу красоту, но я начинаю только любить в Вас то, что вечно и всегда драгоценно, — Ваше сердце, Вашу душу. Красоту можно узнать и полюбить в час и разлюбить так же скоро, но душу надо узнать» [Толстой 60: 96]. И для самого Толстого, и для его героев-мужчин эта внешняя красота или хотя бы притягательность женского образа были чрезвычайно важны: речь тут идет, конечно, не об искусственной красоте, а о гармоничности облика женщины.
И в письмах к Валерии Арсеньевой, и в романе «Семейное счастие» Толстой несколько раз говорит о необходимом умении женщин переносить одиночество (в смысле временного и необходимого уединения в определенные моменты жизни).
«”Это нехорошо не уметь переносить одиночества, — сказал он, — неужели вы барышня?” “Разумеется, барышня”, — отвечала я, смеясь. “Нет, дурная барышня, которая только жива, пока на нее любуются, а как только одна осталась, так и опустилась, и ничто ей не мило, все только для показу, а для себя ничего”» [Толстой 5: 71].
В письме к Валерии от 23-24 ноября 1856 г. Толстой подчеркивает необходимость уединения. Описывая семью Храповицких (желаемый им образец семьи), писатель отмечает важность избирательного общения: «Деревня должна быть уединением и занятием, про которые я писал в предпоследнем письме, и больше ничего, но такой деревни Вы не выдержите, а тульские знакомства порождают провинциализм,
который ужасно опасен. <. >Нет-с, матушка, Храповицкие или никого не будут видеть, или лучшее общество во всей России, т. е. лучшее общество не в смысле царской милости и богатства, а в смысле ума и образованья» [Толстой 60: 122-123].
«Семейное счастие» не содержит ярких упоминаний о труде и работе, хотя герой обращает внимание Маши на необходимость занятий [Толстой 5: 72]. Зато призывов к труду немало в письмах Толстого к Арсеньевой: впоследствии мотив работы станет одним из ведущих при оценке не только женщин, но и мужчин в романах Толстого [Андреева 2012: 115]. «Как Вы живете? Работаете ли Вы? Ради Бога, пишите мне. Не смейтесь над словом работать. Работать умно, полезно, с целью добра — превосходно.», — наставляет Толстой Валерию в письме от 9 ноября 1856 г. [Толстой 60: 105]. И о труде он будет говорить своей возможной невесте еще не один раз. В письмах мотив труда оказывается косвенно связанным с умственными способностями. Толстой не говорит прямо об уме героини, но его идеальная женщина однозначно должна соответствовать по уровню развития находящемуся рядом мужчине. На протяжении всего творчества писатель не отказывал в уме женщинам (как до сих пор считает ряд исследователей), Толстой всегда разделял мужской ум, связанный со способностью мыслить, и женский ум, который в первую очередь призван понимать, чувствуя, проницая ситуацию, собеседника и т. п. В еще одном письме Толстого встречается упоминание о женской способности думать: «Моя сила, за которую Вы меня любите, — ум, Ваша сила — сердце. И то и другое вещи хорошие, и будем стараться развивать с взаимной помощью и то и другое: Вы меня выучите любить, я Вас выучу думать» [Толстой 60: 116]. Насколько можно судить по этому письму, форма «выучу» предполагала уверенность писателя в том, что рядом должна быть умная и понимающая женщина.
Наконец, необходимым условием правильной жизни представительницы прекрасного пола Толстой считает равнодушие, даже презрение к свету и светским удовольствиям. Спокойным и чуждающимся света в письмах Толстого является Храповицкий, который «обожает тихую, семейную, нравственную жизнь и ничего в мире не боится так, как жизни рассеянной, светской, в которой пропадают все хорошие, честные, чистые мысли и чувства, и в которой делаешься рабом светских условий и кредиторов» [Толстой 60: 108]. Исследователи твор-
чества Толстого уже писали о сходстве ситуаций в реальной жизни и романе «Семейное счастие». Отношение Толстого к Валерии Арсенье-вой изменилось после ее поездки на коронацию, а предельным для терпения Сергея Михайлыча в романе оказалось желание Маши ехать на раут, на котором присутствовал принц.
В письмах к Валерии Арсеньевой Толстой не скрывает многие свои недостатки, хотя говорит о них обтекаемо. Однако главная цель его — уберечь девушку от светского эгоизма: Толстой объясняет Валерии сущность взаимоотношений в обществе, а в ответ просит писать максимально подробно и честно: «Отвечайте мне подлиннее, пооткро-веннее, посерьезнее. » [Толстой 60: 98]. Стиль Толстого в этих письмах несколько напоминает слог духовного наставника (записи Толстого о Валерии и о своих чувствах в дневнике лета 1856 г., в отличие от писем, сбивчивы и часто противоречивы). Уместно в данном случае, отмечая некоторое формальное и содержательное сходство, вспомнить книгу Святителя Феофана Затворника «Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться?», в которой автор в форме писем дает наставления своей духовной дочери. Необходимость откровенности девушек в ответных письмах у Толстого и Св. Феофана Затворника объясняется схоже. «Откровенность — первое дело в переписке, иначе нечего было ее и затевать. И пишите всегда сплеча — все, что есть на душе, и особенно пополнее излагайте вопросы, которые зашевелятся в голове и станут настойчиво требовать решения», — отмечает Святитель Феофан [Св. Феофан: 7].
Главная ошибка Маши, допущенная в «Семейном счастии», заключается в увлечении пустым светским существованием, вытеснившим искреннюю любовь к мужу: «Светская жизнь, сначала отуманившая меня блеском и лестью самолюбию, скоро завладела вполне моими наклонностями, вошла в привычки, наложила на меня свои оковы и заняла в душе все то место, которое было готово для чувства» [Толстой 5: 126-127]. Найденный Машей в юности благодаря супругу счастливый смысл жизни: «Недаром он говорил, что в жизни есть только одно несомненное счастье — жить для другого» [Толстой 5: 80], — быстро забывается, как только она оказывается в Петербурге. Немногословные предупреждения Сергея Михайлыча, которого героиня в финале романа обвинит в том, что он ее не удержал, не направил, долгое время ею игнорируются. Первоначальное желание Маши посмотреть со сто-
роны жизнь Петербурга превращается в страстное стремление на светские мероприятия. «Дай Бог, чтоб такое отревающее от светской жизни и светских увеселений чувство навсегда сохранилось в Вас», — писал своей собеседнице Св. Феофан. — Но возможно и то, что слюбится. Как видно, Вам нельзя не соприкасаться к такой жизни. Во второй раз будет уж не так разрушительно и смутительно, в третий — еще меньше, а потом и ничего себе, как говорят про водочку: первая чарка колом, вторая соколом, а там уж только подавай» [Св. Феофан: 8].
Разумеется, Святитель наставляет свою духовную дочь согласно заветам православия. Толстой в письме к Валерии от 28 ноября 1856 г. называет религию великим делом в жизни женщины, однако сразу же просит девушку в возможном совместном будущем не поднимать религиозных вопросов: уже здесь писатель говорит о собственном понимании вопросов веры. Но на данном этапе Толстой не берется быть проповедником и учителем: «Какие бы ни были наши будущие отношения, никогда не будем говорить о религии и всё, что до нее касается. Вы знаете, что я верующий, но очень может быть, что во многом моя вера расходится с Вашей, и этот вопрос не надо трогать никогда, особенно между людьми, которые хотят любить друг друга. Я радуюсь, глядя на Вас. Религия великое дело, особенно для женщины, и она в Вас есть. Храните ее, никогда не говорите о ней и, не впадая в крайность, исполняйте ее догматы» [Толстой 60: 128].
При описании всех последующих женских образов вопрос веры и религии становится в произведениях Толстого одним из самых сложных: писатель (как будто согласно представленному в вышеуказанном письме своему же пожеланию) часто пытается наделить лучших героинь искренней верой, но во многих его женских образах в большей или меньшей степени отражается собственный взгляд Толстого на религию. Для художественных шедевров писателя не характерны те крайности, которые присутствовали в его публицистических сочинениях, однако Толстому порою не удается избежать авторского присутствия в мышлении и поведении героини. Тем не менее толстовские женские образы, в отличие от персонажей-мужчин, отличаются большей чуткостью. Для них не свойственны сложные аналитические выкладки и размышления, противоречия, они ближе к жизни и всему живому, менее абстрактны.
Обратим внимание на роль религии в жизни Маши. В «Семейном счастии» нет явных следов толстовского искажения православия: чут-
кая и детская вера, которая характерна для героини в пору юности, разумеется, уходит на второй план, когда Маша отдается светской жизни. Но в художественном мире романа важно описание поста, говения, причастия. Несмотря на то, что писатель не сдерживает некоторой иронии в представлении героини, решившей «потрудиться»: «. возвращалась одна пешком. и стараясь найти случай помочь, посоветовать, пожертвовать собой для кого-нибудь, пособить поднять воз, покачать ребенка, дать дорогу и загрязниться» [Толстой 5: 92], — ее вера искренняя. Уже в этом романе мы видим неизменные черты прозрения толстовских героев: Маша осмысляет истинные законы жизни, читая Евангелие (чтение Евангелия многое откроет позднее и главным героям других романов Толстого): «Между службами я читала