Память как объект и инструмент искусствознания. Материалы Первого международного конгресса историков искусства имени Д.В. Сарабьянова
Сборник «Память как объект и инструмент искусствознания», как и конференция, прошедшая в октябре 2014 года в Государственном институте искусствознания, во многом вдохновлены трудами и идеями Дмитрия Владимировича Сарабьянова (1923–2013). Его книга «Русская живопись. Пробуждение памяти» (М., 1998) и высказанная в ней мысль о глубинных или скрытых традициях в искусстве, которые «можно характеризовать как пробуждение памяти, чаще всего происходящее бессознательно», стали отправной точкой для обсуждения широкого круга актуальных проблем культуры Нового и Новейшего времени в междисциплинарном контексте. Статьи русских, европейских и американских ученых, собранные в сборнике, затрагивают важнейшие вопросы, связанные с проблемой памяти в культуре: память и механизмы функционирования искусства, архив, музей и коллекционирование как стратегии памяти, этимология, миграция и трансформация сюжетов и образов в русском искусстве Нового времени, амнезия и разруше- ние традиции, теория памяти как философский концепт и его влияние в искусстве, память и ме- тодология науки об искусстве.
See Full PDF See Full PDF
Related Papers
На протяжении всей истории искусства эзотерические науки, магия и алхимия, а также физиогномика, теория темпераментов, аффектов и другие парадоксальные направления европейской мысли сопутствовали научному изучению и художественному постижению реальности. Девятнадцатый век добавил к ним ряд эзотерических практик, стремившихся соединить иррациональные и научные способы интерпретации мира – теософию и пр. Посвящая наш сборник наукам, выпавшим из поля зрения современной истории искусства, мы хотели бы сделать акцент на проблемах самой искусствоведческой науки и поразмышлять о том, может ли современный ученый не только дополнить исторические исследования увлекательными подробностями, но и усовершенствовать, развить свой методологический инструментарий, обращаясь к иссле- дованию взаимодействия искусства и отвергнутого знания? Какие свойства искусства Нового времени позволяет увидеть оптика магии, алхимии, физиогномики и месмеризма? Возможно ли обновление методологии искусствознания через обращение к этим наукам? Может ли идея renovatio, лежавшая в основе эзотерических наук, способствовать обновлению современной науки об искусстве?
Download Free PDF View PDF Download Free PDF View PDF Download Free PDF View PDF
Summary Memories of the Past: things in a system of the Armenian Soviet Culture The paper is pursuing multiple goals. Firstly, it is an attempt to initiate studies of every day culture of Soviet Armenia, which seems to be completely and unfairly ignored by Armenian social researchers. In the meantime, most of phenomena of current socio-cultural situation cannot be understood if not embedded into the previous soviet context. Secondly, I am trying to reveal and highlight the gap in the Armenian Museums of History and Ethnography that have included the soviet period of the Armenian History and Culture in their expositions. Thirdly, the paper is representing a kind of research experiment. The core part of it has been written in a form of free-style essays representing my own memories and memories of people in my circle and initially published in one of the Internet social networks, the Life Journal. The publication intended to attract comments of potential readers (about 150, mostly Armenians from Soviet Armenia or other post-soviet space). The paper also includes my comments on readers’ comments placed in my Life Journal pages. These comments have shaped a discoursive field representing an artificially generated and textualized collective memory on soviet times. Following Maurice Halbwachs’ idea, a man usually has to resort to memories of other people in order to recall his own past. In fact, my own memories shared with other people are legitimized by others through their comments thus being turned into collective memory. Essays’ content is focused on things, i.e. objects utilized in our everyday life like clothes, food, furniture, personal car, books, etc. However, this paper is not just about consumption mechanisms or ethnographic interpretation of material objects in the system of soviet culture. It’s about practices of everyday life engendered or shaped around things and objects that serve to be key points for memorialization of the world of so called «homo sovieticus» which in reality was so different from that created and promoted by the soviet propaganda. The Soviet society had been oriented towards the very peculiar style of consumption and the very word of it used to be a subject for ideological criticism. Empty shop shelves, complicated social and economic mechanisms of «getting» things, especially those imported from abroad, all this did create a very special attitude towards the Thing and placed it in an intricate system of social and personal hierarchies of the soviet epoch of «deficit», pictured in the essays below. Home libraries. Books had not only been signs of high social and intellectual status, or symbols of identity. Good books were difficult to get as they couldn’t be found in bookstores. Distribution of newly editions was provided through soviet hierarchic channels and books, especially prestigious multivolume editions served as additional markers of social power. Collections. Most soviet people used to practice collecting various things like coins, postcards, stamps, badges, match boxes, etc. Soviet industry and cultural policies encouraged this hobby trying to keep leisure time of soviet people organized and controlled. Alongside of traditional collections, other types of them were popular such as those of things of everyday consumption «made in» somewhere abroad (soap, cigarette boxes, alcohol drinks, bear cans, pens, pencils, candies, bubble-gums, dolls, etc.). They were estimated too high because of being of better quality than their soviet analogues and rarely found. Such collections used to become a part of apartment’s interior design and subjects of special pride of their owners. China, debts, presents. Good china was hard to «get». People used to buy it mainly in Moscow or Leningrad. If someone had come across the china or some other deficit goods he should have bought it whatever it cost, because next time he might not be that lucky. Borrowing big amounts of money at no interest from friends and relatives was a usual soviet practice. Soviet society provided various mechanisms of mutual financial help. Lending money inside Armenian clans did not mean necessarily to get it back after an agreed while. The debt could be paid off later, in bigger or lesser amount or another form of assistance. China and cut glass ware used to be displayed at surfaces of shelves, tables, cupboards and bookcases being a symbol of well-being and social prestige. They were also considered a good present. Presents were always bought beforehand, because one might not be able to get anything in the shops at the very moment he/she really needed it. Food and holidays. In memories of soviet people, special taste of everyday food is often highlighted. Another myth is related to the imagined cheapness of soviet goods. On the other hand, deficit of goods forced soviet people to be always «armed» with money and bags in case they come across any of food products that should be immediately bought in big amounts for future use. On holidays, party and organizational structures distributed some deficit food such as sausage, candies, etc. at their real cost. Being a part of distribution process was prestigious and signified the high social status of a receiver. Shops of our dreams. Any Thing was endowed with special status and significance depended on the way of obtaining it. The higher status was given to foreign goods brought from abroad, bought in so called «certificate shops» («certificates» replaced foreign currency in soviet times) or in «commisionka» shops, where they were sold as second-hand ones, or, finally, goods bought in Moscow shops that were supplied comparatively better that any other shops in provinces. «Make it yourself». In 80-ies every woman in Yerevan used to knit and sew. Thus, they tried to fill the enormous gap left by the soviet cloth industry. Even though some of them were capable to produce chef-d’oeuvres, the status of hand-made goods was always much lower than that of goods of mass production especially foreign ones. Another realm of hand-made production was baking. Every woman in Armenia should have been able to bake cakes bearing strange and «foreign» names such as «mikado», «napoleon», «senator’s», etc. to be qualified as a good bride and wife. Sacred word of «Repair». Every man in Soviet Armenia was imposed with a responsibility to provide acceptable living conditions for his family that is to repair the apartment and make it closer to informal esthetics of soviet everyday life. One of its main principles was imitation of luxury. It could be reached through making everything «shine»: polished floor and furniture, cut glass ware, silk and atlas coverings and curtains, infinite mirrors and lamps, golden and bronze surfaces as well as almost ritual cleanness of rooms. Walls were painted as if they were embellished with columns, chapiters, bas-reliefs, etc., recalling those of a palace, or at least, museum. Central rooms were given foreign names such as “hall”, “zal” (hall in Russian). The other, peripheral parts of the apartment were not given much attention in terms of special design. Car stories. Having a car in Soviet Union was linked with a number of practices of acquiring and taking care of it. A car was considered a personal property, which also should be controlled by the state. One could not buy a car in a car shop. Cars were distributed through organizations and enterprises people worked in. This process had been a part of soviet hierarchic system of distribution of goods. The other specific practice was taking care of the car that is washing and repairing it. Washing and repairing a car was a part of social activities of the Armenian urban yards and were marked by mutual assistance of inhabitants of a yard. Comments and post-scriptum. The essays were commented by readers of author’s life journal page. Comments not only added to the text, but also appeared as its continuation and development of a discourse around the topics aroused. Most of comments expressed agreement, «recognition» or in some cases disagreement with essays or interpretations of a particular piece of information. Many readers supplied their impressions with anecdotal cases completing the text or their own memories. Thus, internet communication seems to be an interesting and original of generation of discourses for social and cultural research of memorialization of the past and many other topics.
Download Free PDF View PDF Download Free PDF View PDF
Человек в мире культуры: проблемы науки и образования (XIV Колосни- цынские чтения) : материалы Международной научной конференции, 26–27 апреля 2019 г., Екатеринбург
В статье идёт речь об основных выставочных проектах Музея наивного искусства Екатеринбурга в 2018 году. В исследованиях, нацеленных на проектирование содержания музейного высказывания, создатели экспозиций опираются на «наивную эгоисторию» как важный источник и ресурс, открывая повествовательный потенциал исключенных прежде форм художественной рефлексии исторических процессов, ощущений судеб родины и народа, воплощенные в художественных образах..
Download Free PDF View PDF
Пакт Рериха. 70 лет: Материалы конференции 15 апреля 2005 года в Санкт-Петербургском Доме юриста
«Память вечная» – так пронзительно-торжественно решил назвать Николай Константинович Рерих в 1914 г. сборник статей и фотографий, посвящённый разрушенным немцами в Первую мировую войну архитектурным шедеврам, словно клянясь никогда не забывать об опасности одичания сердца, о том, что недремлюще надо стоять на страже Света. Как о гибели чудных живых существ, скорбело сердце художника, чуткого к неповторимости формы, стиля, внутреннего огня, об уничтожении знаков красоты и исторической судьбы. С ранней молодости владело им это беспокойство за судьбу прекрасных и беззащитных созданий человеческого гения, с той самой поры, как проснулось в нём восхищение перед творениями рук человеческих, донесших до нас сквозь века думы о Вечном в камне и в красках, на дереве и на металле. Чтобы внимательно всмотреться в эти лики красоты, чтобы преклониться перед шедеврами архитектуры и живописи, скульптуры и прикладного искусства, изъездил художник один и с семьёй Северо-Запад России, древнерусские центры, Литву, Финляндию, Францию, Италию, Бельгию, затем Соединённые Штаты Америки, а потом, наконец, Индию, Монголию, Китай, Японию, Тибет, Ладак. И многое из того, что увидел «глаз зоркий» художника, осталось ныне лишь на его полотнах и на фотографиях, сделанных его неизменной спутницей и сотрудницей, вдохновительницей и супругой, Еленой Ивановной Рерих. Недаром рядом с чувством восхищения всегда жила в Рерихе тревога за судьбу этих вестников Света и мира, находящихся под угрозой обезображения, а то и исчезновения из-за, прежде всего, равнодушия и нелюбопытства людского, из-за умственной спячки, корысти и жестокости. С 1899 г. Николай Константинович выступает с инициативами по охране археологического наследия, памятников древнерусской архитектуры. Сначала это была борьба с косностью и невежеством соотечественников, лишённых чувства эпохи и эстетики, и в этом просветительская деятельность Рериха была подобна стараниям некоторых его западных коллег, деятелей искусства, пытавшихся повлиять на опасный процесс какого-то отупения в отношении стиля, бесчувственности к духовному наполнению древних форм. Так, во Франции перестраивались готические соборы, и говорилось о неизбежности их «смерти» как культовых сооружений, в Италии, в Падуе чуть не снесли капеллу с бессмертными фресками Джотто, просто ввиду ветхости здания. А с началом Первой мировой войны надо было противодействовать уже безумию целых наций, готовых сорваться в новое варварство. Рерих чуял, что под угрозой – вся европейская гуманистическая культура, что поход на устои духа – небывалый. Неотложной мерой было воспитание нового сознания: объекты культуры не привычное окружение, а неприкосновенная святыня, залог существования человеческого рода как homo sapiens. И с годами мы всё острее чувствуем, что художественное наследие – спасительный якорь среди несовершенной, приземлённой, деструктивной реальности, не могущей дать нам сегодня ни утешения, ни радости душевной, ни понимания, зачем жить и куда стремиться.